Где-то в зарослях живой изгороди, разделяющей поля прогрессив-рока, эмбиента, авангарда, хэви-металла и старой доброй попсы, притаились Porcupine Tree . Эта новаторская, многоплановая группа из Лондона с каждым годом набирает популярность (их последний альбом In Absentia разошелся тиражом в 120 000 экземпляров). Им уже более десяти лет, и, вполне возможно, это самая значимая группа из тех, о которых вы еще не слышали.
Услышав их роскошные звуковые полотна, многие начинают причислять музыкантов к представителям чистого прогрессива, этим любителям хоббитов и гоблинов. Но подобные сравнения до сих пор вызывают у них негодование. Подобный гнев переполнял ярых поклонников жанра, когда в одном из интервью Classic Rock в 1999 году Уилсон назвал группу Yes полнейшим дерьмом. Конечно же, мир, в котором живут Porcupine Tree , загадочен и непостижим.
Стивен Уилсон, вокалист, гитарист, клавишник и лидер команды, с первого же дня ее существования стал прятаться за всяческими уловками и отговорками. Более того, на момент создания группы в 1987 году он даже состряпал фиктивную биографию мифической группы, которая, якобы, была у него в 70-х, дополнив ее длинной дискографией. Вместе со своим другом Малкольмом Стоксом Уилсон сделал множество записей. Однако на самом деле Porcupine Tree задумывалась как шутка — чтобы немного отвлечься от его основного проекта, арт-рокового No-Man. Но дерево разрослось так стремительно, что фанату Floyd Уилсону пришлось незамедлительно сменить курс.
Как и многие из тех, кто серьезно относится к музыке, я создал Porcupine Tree, чтобы развлечься, — поясняет Уилсон. — Кое-кто не уловил иронии и стал рекламировать наши нелепые альбомы. Это немного напоминало ХТС с их вымышленным нео-психоделическим проектом Dukes of Stratosphere. Но, занимаясь этой своей фальшивой группой, я наткнулся на нечто, обладающее реальным потенциалом.
Дебютный альбом Porcupine Tree On The Sunday of Life... основывался на материале двух кассет, выпущенных ограниченным тиражом: Tarquin's Seaweed Farm и The Nostalgia Factory. ...Sunday... с его гипнотическим, антикоммерческим саундом, анемичным вокалом Уилсона, гитарными глиссандо в стиле Стива Хилледжа, психоделическими текстами и начитанными шепотом монологами, был выпущен в начале 1992 года на Delerium Records, новом лейбле, созданном владельцами британского андеграундного журнала Freakbeat. И, когда первая тысяча пластинок была стремительно распродана, Уилсон был удивлен больше всех. Впоследствии альбом разошелся тиражом в 30000 экземпляров. Но его многоплановость и относительный успех стали причиной постоянных проблем.
Стилистически он был очень разнородным, — говорит Уилсон. — Сильнее всего выделялся трек Radioactive Toy, а в целом альбом перекрывал творчество десятка команд, играющих в разных стилях.
Уилсон признался, что другая выдающаяся песня альбома, Linton Samuel Dawson, была написана об ЛСД. Автором текста стал его давний соратник Алан Даффи, очень увлекавшийся психоделикой и кислотной культурой. Это была композиция в стиле Lucy In The Sky With Diamonds. Многое из того, что мы играли, на деле являло собой бесстыдное попурри.
Но, как бы необычно это ни прозвучало, в жизни самого Уилсона наркотики никогда не играли особо значимой роли: Да, они завораживали меня, — признается он, — но только как стороннего наблюдателя. Говорят, многие величайшие музыканты создали свои лучшие вещи под воздействием наркотиков. Я этому не верю. Наркотики позволяли им погрузиться в мир, где властвуют мечты. Но я могу сделать то же самое и без каких бы то ни было химикатов.
На момент дебюта Porcupine Tree команда No-Man уже заключила контракт с лейблом Бьорк, One Little Indian, и это позволило Уилсону бросить работу в сфере компьютерной индустрии. Но только второй альбом Porcupine Tree, Up The Downstair, выпущенный в 1993 году, действительно обозначил продвижение вперед. Он напоминал работы пионеров эмбиент-хауса The Orb и помог Porcupine Tree впервые попасть в независимый Тор 20. В записи альбома принимали участие бывший клавишник Japan Ричард Барбиери, вместе с которым Уилсон работал в No-Man, и Колин Эдвин, который впоследствии надолго стал их басистом.
Мы с Ричардом оба любили классическую рок-музыку 70-х, — сказал Уилсон, комментируя расширение состава. — Он любил Боуи и Roxy Music, а я — больше прогрессив, однако у нас было много точек пересечения. Ну, а с Колином мы вообще росли по соседству, он был большим поклонником групп вроде Gong.
Моя задача отличается от того, что должны делать большинство типичных клавишников в рок-группах, — объясняет Барбиери. — Я занимаюсь, скорее, абстрактным саундом и электроникой. Какое-то время Porcupine Tree играли в стиле транс, то есть, фактически, в современном клубном стиле. И это мне очень нравилось.
Тот факт, что в данном проекте доминирует одна конкретная личность, не вызывает у Барбиери никакого беспокойства: Кого-то это устраивает, кого-то — нет,» — говорит он. У нас никогда не было диктатуры. Дэвид Сильвиан (вокалист Japan) по характеру был похож на Стивена, но Japan от этого не стали мне менее дороги.»
В конце 1993, после того как в группу пришел барабанщик Крис Мэйтлэнд, Porcupine Tree дали свой дебютный концерт. Барбиери охарактеризовал их первые выступления как ужасные. Но именно на первом концерте в городе Хай-Уайкоме Уилсон полностью осознал, каким потенциалом обладает его команда. Все билеты были проданы, и зрителей набилось гораздо больше, чем я привык видеть на концертах No-Man, — вспоминает он. — Они знали слова всех наших песен. И реагировали очень восторженно. Я начал думать, что у этой команды может быть большое будущее, и, может быть, даже долгое.
Однако ему пришлось спуститься с небес на землю уже через несколько дней, когда они выступали в The Borderline в Лондоне. Группа снова играла лучше, чем кто-либо мог ожидать, но на площадке в 275 мест присутствовало всего 30 фанатов.
На этот концерт собирались прийти так много людей, — смеется Уилсон.
— Точно так же очень многие заявляют, что видели выступление Sex Pistols в 100 Club, но там просто не было столько места, чтобы вместить их всех. Конечно, в тот вечер мы были разочарованы, но в течение почти десяти лет с того дня мы выступали хедлайнерами в Астории (на 2000 мест), так что у этой истории хороший конец.
Следующий альбом, The Sky Moves Sideways (1995), был записан в полном составе. Мнения самих музыкантов и их фанатов касательно записи разделились. Уилсон назвал ее вторичной. Но те, кто считает себя знатоками жанра, полагают, что содержимое конверта, на котором лондонский телефонный справочник изображен на фоне инопланетного ландшафта, — истинный шедевр прогрессива, по меньшей мере, флойдовских масштабов.
Несмотря на давление со стороны записывающей компании, я понимал, что не хочу идти легким путем и работать на рынок, — пожимает плечами Уилсон.
— В свое время мне нравился The Sky Moves Sideways, но я и тогда знал, что наша следующая запись будет более резкой и современной.
Каждый из первых трех альбомов Porcupine Tree был посвящен одному из кумиров Уилсона. Имена музыкантов Майлса Дэвиса и Ника Дрейка в этой роли вполне предсказуемы, в отличие от режиссера Орсона Веллеса, посвящение которому несколько неожиданно.
Все они были бескомпромиссными личностями, и их внутренняя сила создавала им дополнительные трудности, — объясняет Уилсон. — Орсон создал свое собственное кинопроизводство, поскольку его первый фильм (Гражданин Кейн, который в 1941 был признан коммерчески неудачным, хотя теперь считается одним из лучших фильмов в истории кинематографа) не получил того широкого проката, которого хотелось Орсону. Меня всегда восхищала их сила духа. Porcupine Tree сделали немало ошибок, но все еще упорно пытаются занять свою собственную нишу.
В 1996 группа выпустила свой наиболее песенный альбом на сегодняшний день — Signify. Это едкая смесь психоделии, тяжелого рока и меланхоличного попа, которую творческий подход Уилсона к продюсированию сделал еще более контрастной. Благодаря этому альбому Porcupine Tree впервые удостоились рецензий в мейнстримовской прессе. Они решили ковать железо, пока горячо, и годом позже, в Риме, приступили к записи концертного альбома Coma Divine.
Переизданный в 2004 году на двух CD, он включает в себя несколько песен из Signify, однако сконцентрирован на более старом, продуманном материале вроде The Sky Moves Sideways, Moonloop и 13-минутной Radioactive Toy. Но первая глава в истории Porcupine Tree близилась к концу.
Я называю те годы эпохой исследований и развития, — размышляет Уилсон. — До Coma Divine наши студийные альбомы были очень разноплановыми. Потом мы научились писать песни так, что по ним ощущалось, что они написаны одной группой. Но я в принципе не люблю слушать наш материал, которому больше двух-трех лет.
Подводя итог, Барбиери говорит:
Это были лучшие версии раннего материала. Думаю, Coma... был великолепным концертным альбомом, но теперь мне не особенно хочется слушать его снова.
На горизонте наметились перемены. За ними стали с интересом наблюдать несколько крупных рекорд-лейблов. Однако группа с подозрением относилась как к самим лейблам, так и к мотивам, которые ими двигали, и поэтому подписалась на независимый лейбл Snapper, который выделил для них специальный подлейбл K-Scope. Объемы продаж продолжали расти, но, по словам Стивена, Porcupine Tree продолжали стучаться в закрытую дверь, особенно это касалось трансляций на радио.
По мнению большинства критиков и фанатов, в альбоме Stupid Dream (1999) наметилась тенденция к упрощению саунда. Однако Уилсон с этим не согласен.
Да, некоторые горизонтальные песенные структуры получились более удобоваримыми, — признает он, — зато вертикальные, наоборот, усложнились. Благодаря вокальным гармониям аранжировки стали более сложными, просто они были помещены в рамки более лаконичного формата. Нас обвиняли в том, что мы гонимся за коммерческим успехом — и не в первый раз — однако все, что я делал, — это отвечал своему собственному вкусу слушателя. В ту пору я был просто одержим Брайаном Уилсоном (бывшим лидером Beach Boys) и The Byrds. В течение двух лет моей целью было сделать двухминутную поп-симфонию еще более совершенной.
И впрямь, группа по саунду стала напоминать, скорее, кого-то вроде The Verve или Radiohead, нежели тех, кто когда-то записал The Sky Moves Sideways, и этот факт ее нисколько не удручал. Но тут возникла другая проблема: пресса стала презрительно фыркать и воротить нос. Поначалу Уилсон не озадачивался тем, чтобы как-то смягчить свои довольно прямолинейные высказывания (он как-то назвал Tommy The Who очень жалкой записью), но внезапно они стали многих задевать. Уилсон признает, что его пресловутые комментарии о деградации Yes действительно имели место (дескать, с такой классики, как The Yes Album и Close to the Edge... они опустились до жуткого полуконцертного альбома Keys to Ascension). Когда в конце 2002 года Porcupine Tree выступали у Yes! на разогреве, никто из последних не упомянул об этом, но у Уилсона и Барбиери сложилось отчетливое впечатление, что хэдлайнеры знали о высказываниях Уилсона.
Yes! обращались с нами не особенно хорошо, — вспоминает Барбиери. — Казалось, их вообще не особенно радует все происходящее. У них у всех были индивидуальные гримерки. Их шоу были великолепными не смотря ни на что.
По признанию самого Уилсона, в своем следующем альбоме Porcupine Tree зашли слишком далеко. В Lightbulb Sun (2000) вошли аранжировки его кумира Дэйва Грегори из ХТС, но запись предварял сингл Four Chords That Made a Million, по вине которого они едва не ступили на территорию попсы.
Это был ужасный трек, — с похвальным раскаянием вздыхает Стивен. — Это был один из тех немногих случаев, когда мы руководствовались неверными мотивами. Рекорд-лейбл решил, что это будет хит. Он совсем не сочетался с альбомом.
Поскольку аудитория группы еще недостаточно велика, следующий альбом — Recordings (2001), был сделан в виде сборника ранее не издававшихся вещей.
У нас накопилось так много неизданного качественного материала, — говорит Уилсон. — Ведь при издании альбома туда входит не все, и за бортом остаются неплохие вещи. Поэтому вдвойне досадно, когда выпускают что-то вроде Four Chords That Made A Million. Возможно, после подписания контракта с Lava, филиалом Atlantic Records, эта досада исчезла. Через несколько месяцев ушел Крис Мэйтлэнд, который играл в группе восемь лет. Причем ситуация сложилась настолько нетипичная и мерзкая, что поговаривали даже о том, что его вынудили уйти кулаками. В это трудно поверить, учитывая комплекцию Уилсона. И, что еще более интригует, впоследствии Мэйтлэнд появился в составе столь дорогого сердцу Уилсона побочного проекта Blackfield.
Я не хочу обсуждать этот случай с Крисом. Скажу только, что теперь мы снова стали большими друзьями, и то, что когда-то казалось очень важным, теперь уже видится совсем иначе, — осторожно говорит Уилсон. — После этой сделки с Atlantic на нас стали сильно давить. Нас оценивали с точки зрения профессионализма и наличия тех или иных взглядов. Самое печальное то, что мы потеряли Криса как раз накануне рывка вперед.
Lava выделила для Porcupine Tree (состав которых пополнился барабанщиком Гэвином Харрисоном) самый большой бюджет и отправила их в Нью-Йорк поработать с Полом Нортфилдом, звукоинженером Rush и Оззи Осборна. В результате появился In Absentia, разноплановый альбом, сделанный с обычной для команды легкостью, но при этом выигравший от более жесткого подхода. Этот подход Уилсон отработал, продюсируя экстремальную шведскую группу Opeth.
Я определенно привнес в запись то, чему научился, работая с этими ребятами, — подтверждает он. — Мы гастролировали вместе с Opeth и очень плодотворно влияли друг на друга.
Хотя контракт с Atlantic был мировым, а отнюдь не местечковым, Porcupine Tree были приписаны к нью-йоркском офису лейбла. Эта уловка когда-то позволяла лейблам уклоняться от обязательств на территории Британии. Но Уилсон склонен преуменьшать связанные с подобным раскладом потенциальные опасности:
Да, по договору выходило так, что в Британии у нас было меньше возможностей, нежели за океаном, — признает он. — Британское отделение Warner нисколько о нас не заботилось, они просто сваливали альбомы на склады, и все. Надеюсь, теперь мы сможем урегулировать эту проблему. А вообще, не только в Британии, но и во многих других странах, включая Америку и Германию, нам иной раз ничего не перепадало с продажи наших альбомов.
Конечно, нам говорили, что все распродано. Нам оставалось только сухо улыбаться, потому что мы-то знали, каково положение вещей на самом деле, — добавляет он. — Энди Карп, который и инициировал этот контракт, многие годы был нашим поклонником и хотел подписать нас со времен Lightbulb Sun. Одним из первых наших условий лейблу стало Слушайте, вы ни в коем случае не будете указывать нам, что делать. И они согласились.
То, что In Absentia разошелся тиражом в 120 000 экземпляров, говорит о мудрости устроителей сделки. И даже несмотря на это Уилсон признает, что посмеялся бы над каждым, кто в 1992 году предположил, что через десяток лет Porcupine Tree выпустят свой второй альбом на мейджор-лейбле (Deadwing вышел 21 марта).
Каждая новая стадия нашего развития несет еще больше неожиданностей, чем предыдущая, но благодаря этому мы движемся вперед, — улыбается он. Иными словами, мы не стесняемся признавать, что у последних наших записей были мощные коммерческие возможности. И с течением лет мы начинаем понимать, как бы претенциозно это ни звучало, что потребность в нашей музыке возрастает — как в альтернативе всему остальному.
Спустя шесть лет после инцидента с Yes Уилсон стал более осторожным в своих оценках, и, когда мы спрашиваем его мнение о Dream Theater, одной из самых популярных групп, которую считают движущей силой прогрессива, он тщательно подбирает слова.
Хм... как люди они нам очень нравятся, — в конце концов говорит он, перед тем как переадресовать вопрос Барбиери, который отвечает более решительно: Я не люблю их музыку. К сожалению, она меня нисколько не цепляет. Еще одно обстоятельство, которое тревожит Porcupine Tree, — это то, что аудитория нередко судит о песне только по ее продолжительности. Это абсурдно, — пыхтит Уилсон. — Я считаю, что длинные треки являются признаком чрезмерных амбиций. В наше время некоторые лейблы специализируются на группах, записывающих длинные треки, так что это уже не новаторство, а, скорее, признак творческой несостоятельности. Сочетание длинных кусков материала, никак не связанных логически, свидетельствует о том, что у музыкантов иссякли идеи.
Не сказать, что альбому Deadwing недостает эпических треков вроде Arriving Somewhere But Not Here, но в целом он собран из более коротких песен, таких, как запоминающаяся Lazarus и несколько потенциальных хитов. В качестве примера приведем первый сингл, Shallow. В записи альбома приняли участие Адриан Белью из King Crimson и Майкл Акерфельдт (Opeth).
Tree, понятное дело, полны уверенности в том, что Deadwing — их лучший альбом на сегодняшний день. Они также почти (но не вполне) уверены в том, что поддержка Atlantic дает им реальный шанс выйти на следующий уровень.
Все дело в удаче, и нужно быть готовым к ее приходу, — говорит Барбиери. — Радийные трансляции тоже имеют большое значение. Но в Америке нас не крутили, и все равно у нас там много поклонников. Atlantic может обеспечить нужную рекламу. Что-то точно должно произойти.
Эта запись очень амбициозна, может быть, ей посчастливится пробиться вверх, — предполагает Уилсон. — Ее хорошо покупают, хотя мы ориентировались только на свой вкус и на вкус наших фанатов. Я где-то на двадцать пять процентов верю в то, что Deadwing способен просочиться в мейнстрим, но подобные вещи не имеют никакого отношения к музыке, так что мы вполне готовы и к провалу. Мы ведь такие жалкие неудачники.